Каким будет Новый год

А каким год будет для вас?

@темы: Веселости, Магия, Котики-ежики!, Вроде как обо мне, Всякое общественно-развлекательное и социально-активное

---

"Нет ничего хуже, чем в одиночку бороться с наваждениями…"

просто

Кого вчера накрыло – тот я.
Разревелась прямо в метро. А во всем виноват мальчик с гитарой. Вот надо было ему попасться мне именно вчера, да еще и именно с этой песней.
В итоге, я сидела на скамеечке у Первой полосы в переходе на Сенную и ревела. Спасибо, чудесная Олла, кто бы ты ни была. За Фрая, разговор и ладони.
Сегодня позвонила Сергею Юрьевичу, попросила все же отправить мне рождественский подарок от Тео. Я догадываюсь, что там и все еще не уверенна, что хочу это. Но.

@темы: Попытки поделиться чувством, Чуть-чуть про меня, В трех словах, Про дорогих, Вроде как обо мне

---

из диалогов

- Вы совершенно не умеете жаловаться.
- Но я же рассказываю Вам все, да и не люблю я жаловаться, это глупо…
- Я не спорю. Но любой, кто знает Вас чуть хуже, чем я, никогда не догадается, насколько Вам плохо.
- Это недостаток?
- Пока я могу быть рядом – нет.

Вспомнилось. Жаловаться я все так же не умею.

@темы: В трех словах, Про дорогих, Разговоры со Святой Инквизицией, Вроде как обо мне

---

И вот как тут поймать тонкую грань между «хочу» и «должна»?
Как понять, когда одно перетекает в другое?
Хочу я узнать, что там? Или мне кажется, что хочу, потому что отказаться – это некрасиво, и я, вроде как, должна хотеть?

@темы: Попытки поделиться чувством, В трех словах, Вроде как обо мне, Эмоции не подконтрольные и самовозникающие, Едридмадрид!, Мысли вслух, Кухонная философия

---

Близость — это когда вы проваливаетесь в трещины между социальными протоколами. Когда вы с одинаковой страстью обсуждаете глобальные морально-этические проблемы и смешные усы водителя автобуса. Когда вы не боитесь быть друг с другом немодными, некрутыми, грустными, боязливыми, уставшими и сумасшедшими, но стараетесь быть интересными, великодушными, понимающими и надёжными. И тотальное уважение друг друга, конечно, без этого вообще никакие здоровые близкие отношения не выстраиваются.

Нужно учиться замечать чужую боль и ставить себя на место других. Звучит банально, но, по-моему, это вообще единственный способ видеть сквозь темноту.

Мир не пластилиновый, он неуступчивый и с острыми краями — но тем интереснее изучать его нюансы и самому протаскивать чудеса сквозь железные звенья.

Самое страшное проклятье — это когда не находишь в себе силы что-то изменить. Я не про глобальные даже вещи, не про революции и мир во всем мире, а так, про шкурное – не находить силы бросить нелюбимую работу, поговорить с близким человеком на неприятную тему, не обрушиться на диван после изнурительного дня, а заставить себя сделать что-нибудь, что давно хотел. Это может на годы растянуться, если кто-нибудь не заметит и не поможет. Можно и самому справиться, конечно, но на это нужны космические затраты мужества и воли.

 Джек-с-Фонарём

вообще, я готова была утащить все интервью, он прекрасен.

@темы: Умные вещи, сказанные не мной, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Каким-то боком ко мне это тоже относится, Задетая струна, Кухонная философия

---

Я в очередной раз в режиме "система зависла", ибо… какого черта?

Я прекрасно понимаю, что у каждого своя жизнь, у всех свои дела и заботы, и иногда сложно выкроить даже пару минут на звонок другу. Не потому что не хочется, а правда – времени нет. Да, у меня всегда есть время на то, чтобы написать, поинтересоваться, позвонить, но это я, у меня и приоритеты другие. А у кого-то – нет. Вот вкалывает человек сверхурочно, домой приползает и спит. Все. Или бурная личная жизнь, любимый человек, кино-вино-домино и тоже не до смс-ок друзьям. И это нормально, это их жизнь и я могу за них переживать-радоваться, но не обижаться.

Когда я пишу «Дорогая, я скучаю и хочу увидеться» - я именно это и имею в виду. Я соскучилась и хочу тебя увидеть. Я не устрою истерики, если ты скажешь, что ты занята, что у тебя уже назначена встреча или свидание или что у тебя совещание и предложишь встретиться в другой раз. Обсудить и выбрать удобное обеим время – это естественно и логично.

Когда в ответ на мое «давай встретимся» мне сначала говорят «ой, я не знаю, что у меня со временем, давай ближе к дате», а «ближе к дате» - тишина и молчание, я начинаю психовать. Потому что я не могу распланировать свои дела, назначить встречи другим людям, купить билет в кино (и нет, я не рационал, но люблю знать, когда у меня и что)… А потом мне пишут «Ой, я так сильно заболела, валяюсь с температурой, никуда не пойду». Все бывает, тем более сейчас сыро, холодно… Я, естественно, беспокоюсь, переживаю, но это тоже нормально.
«Тебе помочь, может, лекарств привезти?»
«Нет-нет, все норм, отлежусь пару деньков и все…»

А потом… а потом я читаю в дайриках пост про то, «как клево мы с тем-то и тем-то вчера потусили/потанцевали/погуляли». И у меня состояние, будто на меня ведро ледяной воды вылили.

Почему нельзя сказать сразу? Зачем молчать, врать, придумывать? Ну скажи мне «Извини, я уже договорилась с…» или «Прости, пока не хочу видеться» - и я пойму. Но зачем вот так-то?

Я даже радуюсь, что история с Каей отучила меня приезжать к больным девушкам с апельсинами и лекарствами.

@темы: Попытки поделиться чувством, Чуть-чуть про меня, Про дорогих, Котики-ежики!, Каким-то боком ко мне это тоже относится, Эмоции не подконтрольные и самовозникающие, Мысли вслух

---

В каждой просьбе, фразе, движении,
В каждом слове и предложении
Чувствовать себя тяжким бременем -
"Прости, у меня нет времени".

Слышать в ответ на все свои предложения увидеться одно и то же «Ой, ты знаешь, дорогая, у меня столько дел, работа, занятия, котики… мне даже спать некогда!» а потом читать посты про то, как круто ты провела время с А, Б и В – это больно, знаешь ли. Зачем врать? Вот зачем?
И все это приправленное твоими же «Ты для меня очень важный друг».

@темы: Попытки поделиться чувством, В трех словах, Про дорогих, Эмоции не подконтрольные и самовозникающие

---

Я боюсь людей, думающих подобным образом, в принципе(
Как он вообще оказался практикующим терапевтом с такими убеждениями?
Хорошо, что лицензии все же лишили.

04.12.2014 в 11:32

Пишет  Shirley Woodruff:

В Латвии радостная новость.
Психотерапевт Виестурс Рудзитис лишен лицензии. А лишен он ее по той причине, что регулярно нес в публичное пространство следующие тезисы - женщинам, как гормональным существам, не место в политике. Женщины должны понять, что все проблемы в их жизнях от того, что они не хотят становится идеальными жёнами. Феминизм принес в мир много зла.
Ну и недавний его шедевр, после которого во фразе "казнить нельзя помиловать" была окончательно поставлена запятая - запрещая насилие над женщинами, мы делаем плохо самим женщинами, потому что лучше хорошего и доброго тумака от мужа ещё не придумано средство, чтобы заставить женщину понять её истинное предназначение.
А я ещё и на уголовную статью надеюсь, честно говоря.
Ура.

@темы: Попытки поделиться чувством, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Котики-ежики!, Каким-то боком ко мне это тоже относится

---

Гадаем по Фраю)

Обо мне:"Если хочешь далеко пойти, нужно уметь не только работать, но и приказывать."
О настоящем:"Не следует недооценивать возможность несколько разнообразить свою жизнь."
О будущем:"Есть вещи, которые просто не могут принадлежать никому, кроме тебя."
О врагах:"Обыватели всех Миров довольно утомительны."
О друзьях:"Я вообще обожаю странных ребят."
О любви:"Смерть немного похожа на ветер: невидимая, но ощутимая сила, которая всегда готова сбить нас с ног…"
Про характер:"Люди – не то, чем они кажутся."
Отношения:"В Мире существует немало способов получать удовольствие от каких-то совместных занятий."
Кредо:"Наше безумие – отличная штука…"

Случайная цитата от сэра Макса

@темы: Веселости, Котики-ежики!, Каким-то боком ко мне это тоже относится, Всякое общественно-развлекательное и социально-активное

---

- Люди как зимние пуховики...
- Кхм. А почему это?
- Никогда не знаешь, какая у них изнанка. Вот серый, мрачный, темный - а подклад со звездами и блеском. А этот яркий, красивый - а внутри грязные пятна...

@темы: Разговоры со Святой Инквизицией, Мысли вслух

---

@темы: Веселости, Тем, кто меня читает, Про дорогих, Мысли вслух

---

Я не буду подводить итоги ноября.
Это был чертовски сложный месяц.
Спасибо всем, кто был рядом. За сообщения, звонки и письма.

@темы: Попытки поделиться чувством, Даты, известные и не очень, Чуть-чуть про меня

---

Александр Шуйский. "День города"

Я вошел в город по воде, я всегда вхожу в город по воде и вместе с водой, — любой город, через который течет вода, ловит за ноги чаек мелкой волной, лижет прозрачным языком ступени набережных, — любой город с водой годится для меня и открыт для меня.
А уж если она плещется в подвалах, поднимается в каналах и реках, затопляет каменные берега, вспучивает краску на домах, оседает моросью на оконных стеклах, то ее город — и вовсе мне друг и брат, даже такой город, как этот, где небо давит на виски, а солнце выходит из-за туч только в редкие летние дни.
Я вхожу на рассвете, и свет разливается в небе — молоком в темной воде. Небо становится низким и прозрачным, как изнанка раковины, как белесая плоть моллюска, посреди ее придонного колыхания — взращенным жемчугом — солнце, в котором света не больше, чем в луне, а тепла — еще меньше.
Дома вдоль набережной ежатся и тянут на себя одеяло тумана, я слышу их скрип и ворчание: тут снова лопнула штукатурка, а ведь только год назад латали, там обвалилась печная труба, а краска так и вовсе уже ни на что не похожа. Это самые старые дома в городе, но я видал дома и постарше, поэтому их кряхтенье кажется мне трогательным и забавным — тщатся выглядеть стариками, а всего-то по триста лет. Но когда один, ярко-синего цвета с белыми наличниками, кричит спросонок: «Крысы, крысы!» — я кидаюсь к нему и утешаю, и глажу по стертым ступенькам. Хуже крыс для дома только гниль или пожар. И то, как посмотреть.
Любой город хорош на рассвете, особенно весной. На улицах — ни души, в шесть утра спят даже самые отчаянные гуляки. Солнце бьет низкими лучами сквозь пряди тумана, в городе дышит каждый камень, воздух подрагивает, слагает призраков из сумерек и света. Особенное, легкое время.
Но этот — этот словно нарочно создан для белесых майских сумерек. Зима, хоть и длилась до апреля, наконец-то изгнана. Старая пыль смыта дождями, новой еще не накопилось. Деревья пока прозрачны, но каждое стоит в облаке первой мелкой листвы, а на асфальте полно зеленых гусениц — тополя сбросили сережки. Город замирает, до краев полный весной и белым светом, будто то и другое ему поднесли в подарок, а он ничем не заслужил такой роскоши, даже надеяться не смел, и не верит своему счастью.
Я иду вдоль канала, вода сидит в нем непривычно низко, но я чую ее недобрый нрав. Когда-то этот город был обещан ей, ей были назначены каналы вдоль улиц, просторные набережные, пристани, корабли, сады и дворцы у самой воды. А сейчас у набережной ворочается с боку на бок разве что ресторан-плоскодонка с фальшивыми мачтами без оснастки, каналы засыпаны щебнем, сады отступили под натиском доходных домов, а из всех парусников остались только яхты, да и те томятся на самом краю, у большой песчаной косы.
Утро отступает, и погода портится. Прозрачное небо затягивают тучи, город темнеет и мрачнеет прямо на глазах. Каменные набережные становятся зыбки, как болото. Всюду пыль, мусор, какие-то обломки. Очертания домов проступают резко, словно скулы на мертвом лице. Здесь явно не помешала бы генеральная уборка, думаю я. Или хотя бы открытая форточка.
Прибирать и проветривать города можно по-всякому, но лучше всего действовать не снаружи, а изнутри. Заставить город перетасоваться и повернуться изнанкой, да встряхнуть ее как следует, чтобы задышала, а с изнанки у всякого города вода, кому как ни мне, знать об этом. Города стоят на реках и заливах, на озерах, на берегах морей. В любой городской воде — примесь соков его жителей, каменные прессы домов выжимают людей досуха, и влага идет на то, чтобы напоить новых, совсем еще бессмысленных младенцев, воду города они получают даже раньше, чем материнское молоко.
В воду уходят те, что держат город, не в землю, а в воду, — из воды же потом поднимаются изредка, когда этому благоприятствует луна или когда вода достаточно высока, чтобы войти по ступеням в город. Из земли могут подняться только городские мертвые. С изнанки воды приходят те, что стали здесь бессмертны.
Я раздумываю, не поднять ли мне воду. Этот город молод, но даже за такой срок должен был накопить бессмертных. Куда лучше было бы найти парочку живых хранителей, живых здесь вообще-то довольно много, но ни одного хранителя я что-то не чую. Возможно, я найду их, если заговорю первым. Когда я хочу говорить — я поднимаю воду.
Я перехожу большой мост и вступаю на остров — мне так легче. У меня вообще все лучше получается на островах, к тому же здесь все еще ворчат погребенные каналы. Убивать каналы — все равно, что убивать острова. Я вдруг понимаю, что, наслушавшись жалоб набережных, домов и пыльных улиц, начинаю жалеть вместе с ними и себя, у меня ведь тоже не все так уж ладно. Если подумать, так нет ни одного консилиума, который бы еще не вынес бы мне приговора, венок моих болезней смертелен, конец неотвратим, весь мир против меня, и помощи ждать неоткуда.
Я усмехаюсь. Ну и ну, давненько меня не посещали такие мысли. Есть города, которых держит воля, своя или чужая. А есть те, которых держит жалость к себе, опять-таки, своя или чужая. Вот ты и хлебнул ее, этой жалости, как воды из реки. Ладно, говорю я себе, не отвлекайся. Все дело в том, что здесь давно не прибирали.
Май — это уже почти лето, и в приоткрытое окно под самой крышей выдувает кисею занавески. Я знаю, что сейчас будет музыка. На мгновение устанавливается полная тишина, как перед грозой, и я как раз успеваю привстать на цыпочки. А потом на пыльную улицу выплескиваются «Времена года» Вивальди.
— Да! — кричу я городу, небу и реке, — Да! Можно!
И обрушиваю дождь.
Сверху несется стена воды, снизу ревет стена воды, реку вспучивает за пять минут, с залива налетает ветер, приносит новые тучи, гонит течение вспять.
Сначала несмело, будто пробуя мокрой ногой сушу, река карабкается по ступеням, потом все быстрее взбегает вверх, выплескивается на набережные, захватывает тротуары, крутит мусор и уцелевшие от зимы листья. Отовсюду, от топких подвалов, из решетчатых люков, по трубам с крыш, от самого дна реки и самого дна неба несутся, сталкиваются, плещут потоки. И вот уже улочки превратились в каналы, припаркованные машины нелепо тычутся друг в друга, едва касаясь колесами асфальта. Я иду по щиколотку в воде и выкрикиваю что-то в рифму.
Из окна с кисеей высовывается голова, смотрит на потоп, затем быстро исчезает. Я слышу топот ног по лестнице. В распахнутом подъезде появляется человек — в джинсах, сандалиях и наспех натянутой футболке. Он смотрит сквозь ливень и воду и произносит с восторгом и ужасом:
— Ой, что же это я наделал!
Меня окатывает этим ужасом и восторгом, как теплой волной зеленого залива. Я хохочу, я совершенно счастлив.
— Ах ты паршивец! — раздается у меня за спиной.
Грубые сильные пальцы хватают меня за ухо и тянут вверх.
— Ты тут пошто безобразишь, а?
Я вырвался, отскочил и обернулся, готовый убить обидчика.
Он возвышался надо мной, как башня, на голову выше меня, темный и заросший. Седая шевелюра окружала зеркальную плешь, а усы и борода порыжели от табака и были полны табачных крошек. Одет он был в какие-то лохмотья, в несколько слоев: из-под дворницкого ватника в пятнах выглядывал шитый золотом мундир, блеклые галуны свисали до самой воды и плыли по ней, как змеи. Из-под мундира юбкой торчал кафтан, когда-то хорошего сукна, а теперь весь в прорехах. Из левого рукава выглядывало кружево манжета, правая рука была забинтована, бинт едва угадывался под слоем грязи.
К тому же, он источал запах. От него пахло мочой, сыростью, подгнившей рыбой, горячим постным маслом, стоялой водой и снегом. Но откуда-то, из-за левого плеча или, быть может, из кармана камзола, просачивался запах водорослей в пресной воде, нагретого на солнце песка и цветущего шиповника, и я смягчился. И даже изобразил раскаянье на своей физиономии.
— Э, да ты, малец, нездешний, — растерянно сказал старик. — Вот те на. А я тебя за человека принял. А все одно, безобразить нечего.
Он внушительно погрозил мне пальцем, а потом обернулся на человека в дверном проеме. Нагнулся, зачерпнул воды и плеснул ему в лицо.
— Кыш домой!
Человек встряхнулся и заморгал, как со сна. Вода стремительно уходила. Человек пожал плечами, усмехнулся сам себе и побрел вверх по лестнице.
— Вот так вот! — сказал старик ему вслед. — Нечего тут. И так делов наделали.
Он махнул мне рукой — иди, мол, за мною, — и вошел в подъезд. В подъезде оказалось неожиданно темно, только угадывалась большая лестница наверх да проход под нее. В конце прохода, будто вырезанный из света, маячил золотой прямоугольник черного хода. Старик шел прямо на него. На пороге он остановился и снова поманил меня.
— Вишь, что вы наделали-то?
За черным ходом открывался двор, залитый таким ярким солнцем, что я даже зажмурился. Весь центр занимал крохотный сквер: две скамейки, четыре куста сирени и две дорожки накрест. По двум углам сквера, смыкаясь ветвями, росли исполинские тополя, огромные, выше дома. Асфальт был густо усеян зелеными «сережками».
— А? Каково?
Старик снял с пояса огромную связку ключей, апостолу Петру впору, и одним из этих ключей тыкал в сторону двора.
— Замечательный двор, — сказал я. — Фонтанчик бы еще сюда.
— Куда как замечательный, — отозвался старик. Он отпихнул меня с порога, дотянулся до двери черного хода и захлопнул ее, только солнечные щели остались. Вставил ключ в замок и начал поворачивать, приговаривая: — Открывают, открывают, закрывай за ними потом. А что открывают, сами не знают.
С каждым поворотом ключа свет в щелях становился слабее, пока вовсе не исчез. Что-то щелкнуло. Запахло сырой штукатуркой и кошками.
— Да ты просто апостол Петр, — усмехнулся я.
— Куда мне! — отозвался старик польщенно. — Питер я. А за дверью этой не рай, а детство. Таким этот двор был, когда ему три года было. Потому и тополя громадные. В настоящем мире таких нету. Оставить их, — а они прогниют да рухнут, да на дом! Да и солнца я столько не напасусь, неоткуда мне его взять. Пошли, покажу, каков этот двор на самом-то деле.
Мы вышли из парадного подъезда и свернули в арку. В арке было сумрачно и пахло подгнившими овощами; в самом дворе и свет, и запах слегка усилились. У брандмауэра выстроились мусорные баки с темными лужами под ними. Двор был наглухо залит асфальтом, его перегораживал ряд машин, причем одна из них явно зимовала здесь не первый год.
Старик подошел к тому месту стены, куда открывался черный ход, быстро очертил узкий прямоугольник и перечеркнул его от косяка к косяку. В стене появилась старая, рассохшаяся дверь с железной полосой поперек. Я поднял глаза. На верхнем этаже, боком на подоконнике, сидел и курил мой человек. Он смотрел во двор, который только что выглядел совсем иначе, смотрел на машины и трещины в асфальте, и лицо его не выражало ничего, кроме усталости. Питер возился с замком на железной полосе, и я тихонько сказал: «Эй».
Солнце ударило в маленький двор, асфальт превратился в желтые плиты мостовой, крыши обросли черепицей, стены покраснели, окна вытянулись вверх, обросли синими ставнями и белыми каменными наличниками. В центре двора появился фонтанчик с питьевой водой, с маленькой мраморной чашей, в чаше плескались голуби. Узкая лестница вела из двора на галерею, опоясывающую двор на уровне второго этажа.
Меня снова окатило знакомой волной; сигарета, скуренная наполовину, упала вниз и рассыпалась искрами по асфальту. Я улыбнулся и убрал наваждение. Ко мне с довольным видом обернулся Питер.
— И все крыто-заперто! — объявил он. — Ибо сам Петр Лексеич написал Леблону на чертежах жилых домов: окна да двери делать в два раза уже, понеже у нас не французский климат!
— Я слыхал, он окно в стене вырубил, когда ему душно показалось, — заметил я, глядя на него.
— Ну, мало ли! — насупился Питер. — Это вообще в Голландии было, потом легендами обросло. А скажи-ка лучше, откуда ты взялся. С виду — малец совсем. Из тех краев, что ли? Сателлит при столице?
— Ну, вроде того, — рассмеялся я. — Уж не Рим, во всяком случае!
— Ты на праздник, что ли, прибыл?
— Я просто путешествую. А что за праздник?
Питер приосанился.
— День рождения мой завтра празднуют. Весь город во флагах да штандартах, ночью корабли придут, карнавал будет. Фонтаны пустят, которые еще не пустили.
— Фонтаны! — протянул я почти завистливо. — Здорово как. Я бы посмотрел.
— Так ведь и сейчас многие работают. У Адмиралтейства, да на Невском, да много где. Ты что ж там, не был еще?
Я отрицательно помотал головой. Питер улыбнулся и сделал широкий жест.
— Добро пожаловать, гость заморский. Пойдем, покажу тебе все.
Мы выходим к набережной и идем мимо барж, груженых лесом, мимо большого моста, за которым вдруг возникают фигуры двух сфинксов («Египетские, за великие деньги перекупили у французов!» — поясняет Питер), мимо дворцов и скверов. Питер перечисляет: Академия художеств, Румянцевский сад, дворец Меньшикова, манеж, Университет. Всюду колонны, лепнина, большие окна в частых переплетах. Даже не верится, что я только что вышел из вонючего двора, где всех украшений — мятые водосточные трубы.
— Вот были люди — цари, полководцы, европейские светила! — сетует Питер. — А нынешние что? Измельчали. Не люблю нынешних людей. То есть не то что не люблю, — не понимаю. Ведь живут среди такой роскоши, так хоть ценили бы! Нет, им все мало. И рушат, рушат, старое рушат, а новое строят такое, что уж лучше бы дыра оставалась. Живут у меня, как у Христа за пазухой, а порядку все не знают.
Я вижу, что он просто жалуется, что никакие мои соображения на тему воспитания любых тварей, населяющих тебя, — что двуногих, что в шерсти, что в перьях, — ему совсем не нужны. Я это вижу, но все равно говорю:
— Так избавься от них.
— То есть как это? Они же жители. Граждане. Всякому городу нужны граждане, без граждан никак. Да и жалко их.
— По мне, если своих граждан просто терпишь, так уж лучше без них. Они же чуют, что терпишь. И всегда ими недоволен.
Он хмурится, смотрит исподлобья.
— А ты? У тебя-то что, граждан нет? Или они сплошь ангелы?
— У меня живут только те, кто не может не жить у меня, — отвечаю я, и Питер неодобрительно крутит головой.
— Немного ж у тебя, видать, жителей.
— Немного. Жить у меня непросто.
Питер внезапно останавливается, выпрямляется во весь рост. И тотчас становится похож на шпиль Петропавловской колокольни: светлая игла, вонзенная в небо.
— Я бы хотел, чтобы у меня можно было просто жить. Просто жить и все, — говорит он с неожиданной тоской. — Но, видно, не судьба мне. Слишком близко болота, слишком близко небо. Вот все и прыгают выше своей головы, да скоро выдыхаются, потому как чем выше прыгают, тем глубже вязнут. Ожесточаются, упрямятся. А знаешь ведь, что случается с теми, кто лезет на небо из одного только упрямства?
— Они утрачивают язык и перестают понимать кого-либо, кроме себя, — отвечаю я.
— Именно так, — говорит он.
Небо будто давит ему на плечи, он снова сутулится, смотрит на воду. От воды несет холодом. Мосты тянутся к садам и дворцам, как цветы к теплу, тянутся и не могут дотянуться. Огромный всадник громоздится через реку над набережной, постамент его — кусок гранита, а кажется, что облако. Вот-вот сорвется с него, поскачет по воде, аки посуху, только бабки коню замочит.
— Вот ради этой красоты, — говорит Питер, — полегло здесь столько народу, что до сих пор их кости держат болота. На мощах мучеников стою, как собор какой.
Я смотрю на золотой купол большого храма, на красные клены на площади вокруг всадника, на бело-зеленый органный угол дворца за мостом и думаю, что, по-моему, дело стоило того.
Между тем мой человек сменил сандалии на кроссовки, а футболку — на свитер и джинсовую куртку, и вышел из дома. Я догадался, куда он идет. Куда-нибудь, где продаются карты иноземных городов. Я спросил у Питера, где это может быть, узнал, что примерно в ту сторону мы и идем, и послушно пошел за ним через мост. А он все рассказывал и рассказывал. Про балы до утра, про пожары, про наводнения, про веселое времечко. «Я столицей был, понимаешь ты, столицей, тебе, мальцу, и не понять, что такое быть столицей. Я молодой был, красивый, дворцы, сады, фонтаны, куда ни глянь. И мосты, и набережные». — «А потом?» — спросил я. Питер помрачнел.
— А потом пришли нигилисты эти, безбожники, установили новые порядки, да и отдали столицу Москве. У меня тогда кто не уехал, тот в блокаду погиб. Переименовывали меня дважды, бездельники. Ну да я все равно выстоял. Святой Петр-апостол мне покровитель и защита, и, как меня не зови, был я и есть Питер, сиречь камень. Камнем только и жив, не будь его, давно вода бы затопила. Знаешь, какие наводнения у меня тут бывали! Каждый раз думаю: все, конец мне настал. Но ничего, как-то обходится.
Я удивился.
— Стоишь на воде и боишься воды?
— Как же ее не бояться, если она за каждой дверью? И дети эти, несмышленыши, так и норовят все пооткрывать.
— О ком это ты?
— Да обо всех этих малолетках, что ходы открывают. Ты ж только что видел одного. Ну, от него пока вреда немного, он мечтатель. А такие феномены попадаются, куда там Калиостро! Вот, к примеру, идет такой через темные дворы, а мысли у него Бог знает где витают. Да и выйдет в задумчивости в арку, которой на том месте отродясь не было. И хорошо еще, если просто пройдет, а если потеряет что-нибудь, или, еще хуже принесет оттуда? Так-то любую дыру несложно зарастить, а после обмена — поди, закрой ее. Вот я и занимаю их, чем могу, штучки разные подсовываю, фокусы показываю, лишь бы заняты были. Ты чего так смотришь? Не слыхал, что ли, об изнанке городской?
— Слыхал, почему же нет, — осторожно ответил я. — У каждого города старше ста лет она есть. Бывает, и раньше наращивают. Только что плохого в том, что они на изнанку проходят?
— А то, что она у меня и так вся в дырах. Вода-то рвется оттуда ко мне, ей только щелочку приоткрой, — сразу хлынет. А это тебе не Нева, там вода другая. Хлебнешь ее — навек разум потеряешь.
Я едва верил своим ушам. Столетия подряд вода изнанки городов давала силу магам и колдунам, да и целители ею не брезговали. Хотя да, пройдя сквозь эту воду единый раз, уже никогда не могли видеть мир прежним. «Разум потеряешь», надо же. Неудивительно, что у него вся изнанка в дырах, подумал я, заделывают-то ее маги, и уж конечно же не с лицевой стороны.
Питер меж тем продолжал ворчливо:
— Уж и не знаю, откуда они берутся на мою голову. Желторотые, дети бессмысленные, им бы в университетах над книжками сидеть, а они — в мистику. А потом по весне, то одного из петли вынут, то другая на Петровской косе всплывет. А все от мистики, от Елагинских бредней. Был у меня такой, колдовал у себя на острове, все в мальтийцы рвался. Хлопотал, да так ничего и не выхлопотал. Оно и слава Богу. Не верю я во франкмазонство это, в колдовство да мистику.
— Хм, — сказал я, пряча улыбку, — В мистику не веришь, а двери все ж на всякий случай запираешь?
— А как же, — отозвался он. — Ведь поналезет же всякого. Мне и своих привидений хватает, в иных домах их до десятка. Да Лишний мост этот еще.
— Что за Лишний мост?
— А появляется иногда. То от Сенатской, то от Коломны. Куда уводит — бес его знает. Кто по нему ни ходил — ни один не вернулся. Я иногда малолеток нарочно к нему вывожу. Уходят, как миленькие. Плачут, а уходят. И лучше так, чем в петлю.
Я хорошо знал, куда они уходят. Кто-то так и пропадал в пустоте, но некоторые выкарабкивались. Но до сих пор я не знал, откуда они приходили. Сквозные, легкие люди. Реальность плавится вокруг них, как в жерле вулкана, все, что угодно, можно вылепить в их присутствии. Любой город мечтает заполучить такого странника и оставить у себя хотя бы на время. А этот — спроваживает. Ну и ну.
— Но как же ты сам без Сквозных людей?
— Что еще за сквозные люди? — насторожился Питер.
— Люди-сквозняки. Люди, через которых дует ветер, с лицевой стороны мира на изнанку и наоборот. Люди-форточки, люди-окна. Через них смотрят другие миры в этот, через них этот мир отваживается смотреть на других. Держатели, хранители. Те, в кого вырастают твои несмышленыши, как ты их называешь. Если выживают, конечно. Самые лучшие — настоящие флейты в руках Того, Кто играет.
Сказал — и тут же пожалел об этом. Питер навис надо мной, как нависал давеча на острове, упер руки в бока и прошипел сквозь зубы:
— Ты мне голову не морочь! Ничего не выходит из этих ворожей! Добро еще, если их удается к ремеслу какому приспособить, по дереву там или камню, вон, Мухинское да Академия художеств, учись, твори на здоровье! А угодно Господу послужить, так иди, дружок, в семинарию! Слышать не хочу об этих безобразиях! Молод ты еще, о Божьих флейтах рассуждать! У тебя, небось, этого народу нету. Из них выживает один на дюжину, если хочешь знать!
— Я знаю. Но этот один… — начал было я, но он меня перебил.
— А с остальными мне что делать? Смотреть, как они себя губят пьянством да бабами или еще чем похуже? Я лучше смолоду у них эту дурь выбью!
Я прикусил язык. Этих я тоже видел. Место под сквозняк у них остается, но оно забито со всех сторон. Его затыкают чем попало: когда придуманными героями, а когда и живыми людьми. И оно вечно голодно, это место. И всегда болит. Поэтому тех, кем его кормят, приходится менять очень часто или держать целую свиту.
— Вот он, твой Дом Книги, — сказал вдруг Питер. — Вот этот, с глобусом. И запомни. Запомни хорошенько: я не виноват. Ни в тех смертях, на которых меня построили, ни во всех тех, что потом, особенно осенью. Я в них не виноват. Хорошо это запомни. Ясно тебе?
— Ясно, — сказал я. — Я тебя и не виню. А сейчас извини, я хотел бы побыть один.
Он посмотрел на меня почти испуганно, видимо, почуял неладное. Когда я зол, я очень скор на расправу, хотя с годами научился сдерживаться.
— Ты хотел фонтаны посмотреть, — сказал Питер совсем другим тоном. — И корабли. Ты не гневайся на меня, старика. Я врать не умею, все, как есть говорю. Придешь потом на набережную?
— Приду, — пообещал я, и Питер сразу приободрился.
— Ну и славно. А мне, кстати, нужно на Дворцовой за рабочими присмотреть. Ты погуляй тут один пока.
Он отпускает меня почти величественным жестом, поворачивается и уходит.
А я прохожу мимо дома со стеклянной башней на углу, мимо его огромных витрин и дверей с массивными бронзовыми ручками, иду вдоль канала до пешеходного моста, встаю посреди него и смотрю на воду. Я смотрю в темные глубины канала до тех пор, пока мне не становится легче.
— Вы напрасно так сердитесь на него, Серениссима, — говорит вдруг человек, стоящий рядом со мной.
Я поднимаю голову. Я не заметил, как он подошел. Он стоит, опершись локтями о перила моста и говорит вниз, словно обращается к воде канала. Он уже не молод, но еще совсем не стар. В разгар питерского мая на нем длинное темное пальто и перчатки, и если он не местный житель, то, во всяком случае, хорошо знал, куда едет. Он чуть косит в мою сторону глаз, заговорщически усмехается — и вот тогда я узнаю его. Этот сквозняк не спутаешь ни с каким другим, я почти чувствую запах белой полыни и мяты.
— Я вас помню, — говорю я вместо приветствия. И поясняю: — Я не сержусь. Но я не понимаю. Как будто их двое. И один отрицает другого, и обоим душно друг с другом.
— Я здесь родился, — отвечает он. — От этого невозможно отказаться. И родись я где-то еще, я был бы чем-то другим. Вы понимаете, его строили как окно, как мост, как переход, — из одного мира в другой. Это тяжкая ноша. Другие города становятся мостами постепенно, и то, если захотят, а его никто не спрашивал. Выдернули за волосы из болота, как Мюнхгаузена, даже опомниться не дали. Вот он и ворчит, и мается. Он бы и рад пожить спокойно, но суть его такова, что здесь рождается великое множество поэтов и беглецов. Не так-то просто воспитать из них Сквозных людей, особенно, когда толком не знаешь, кого воспитываешь. Поэтому многие не выживают. А те, кто выжил, как правило, стараются уехать. Но рождаются-то они здесь.
— Лежат только почему-то потом на Сан-Микеле, — сварливо отвечаю я. И добавляю тоном ниже: — Вы ведь тоже больше здесь не живете.
— Я и у вас не живу, — возражает он. — Но ведь вам это и не нужно. Вам нужны те, кто изо всех сил бы хотел, чтобы вы жили. А где они при этом живут — какая разница.
— Это правда, — говорю я.
Я помню, как он пришел. Как кружил по улицам и площадям, как заглядывал во все дворы, как перебирал ракушки на взморье. Как трогал каждый камень, сидел на ступенях и в маленьких кафе. Я помню, какой ветер поднялся за те три дня, что он у меня пробыл, свежий ветер, пахнущий мятой и белой полынью. Я выкладывал перед ним одно свое сокровище за другим, купался в его изумлении и ликовал: мой человек, мой, навеки мой. И где он при этом живет — какая разница, все равно он мой.
— Так вот, — говорит он, — Питеру тоже очень нужны такие люди, но он еще слишком молод, чтобы признать это. С его точки зрения, с нас нет никакого толку, ведь мы очень быстро кончаемся. Но это неважно, понимаете? Лишний мост — такая же часть Питера, как и белые ночи, как крики чаек сквозь утренний туман, как закатное солнце на крышах за Петропавловкой. Как все его башни, все каналы и печные трубы.
Я смотрю с узкого мостика на Невский. Солнце клонится к западу, его затягивает дымкой. Шпиль собора над каналом мягко светится в этой дымке, блик отражается в черной воде, громадная колоннада обнимает полукруглую площадь, будто большими темными руками. Из дома с глобусом выходит мой утренний знакомец, в руках у него пакет с книжками. Он идет вдоль канала, спускается к воде, садится на гранитную ступеньку и раскладывает на коленях книжки и карту, начинает искать по карте, сверяясь с книжками.
— Можете вы сделать для меня одну вещь? — говорю я человеку в темном пальто.
— Все, что угодно, Серениссима.
Я прошу у него блокнот и ручку, пишу на листе бумаги три слова. А потом вручаю ему этот лист и стеклянное пресс-папье. Киваю на свое новое приобретение. Он смеется, да так, что вода в канале подскакивает сразу на ступеньку вверх. И уходит вдоль канала.
А у меня за спиной немедленно возникает Питер.
— Опять вода поднимается, — говорит он. — Твоих рук дело? Не вздумай!
— Не беспокойся, — говорю я мягко. — Все будет хорошо. Пойдем лучше к набережной. Ты хотел показать мне корабли.
Я сижу на гранитном парапете у большого дворца, щурюсь на закатное солнце за Стрелкой Васильевского и болтаю ногами. У меня все получилось. В комнате за кисейной занавеской, на столе у окна, лежит карта, на ней — острова, острова, острова. Рисунок островов складывается в две руки, крепко держащие друг друга. Поверх карты — лист бумаги под стеклянным пресс-папье — прозрачная стеклянная капля, приплюснутая со дна, в цветных крапинках внутри и снаружи, детище Мурано. На листе наискось написано: «Fondamenta degli Incurabili». У меня все получилось. Скоро, очень скоро ноги в сандалиях и потертых джинсах пойдут по Лишнему мосту. И где бы они с тех пор не шли, они всегда будут идти вдоль воды и фонарей, по серой и желтоватой брусчатке, а вода будет ластиться к ногам.
Рядом со мной стоит Питер, крошит хлеб. Пальцы у него узкие, мосластые, с ровными, хоть и грязноватыми ногтями. К вечеру потеплело, он снял свой ужасный ватник, и теперь солнце золотит шитье на старом мундире. Из решетки люка вылезает большущая мокрая крыса, Питер подзывает ее, как кошку: иди сюда, дружочек, иди, я тебя поглажу. Крыса опасливо косится на меня, хватает большой кусок булки и убегает. Чайки и голуби топчутся поодаль, ждут, когда можно будет подойти.
Питер кидает им целую россыпь крошек.
— Да нет, ты не подумай, я не жалуюсь, у меня, вишь, все хорошо. Птицы вот только совсем одолели, гадят, несчастные. Наедятся дряни на помойках — и на памятники да на карнизы. Чистишь, чистишь, все без толку.
Я не очень-то люблю птиц, особенно голубей. Чайки еще куда ни шло, а вот голуби — сущие помоечные крысы, только в перьях. И уж конечно, если они живут в городе, то должны знать свое место. Я кошусь на Питера, — он в самом деле не знает, что делать с гадящими птицами? Или просто снова жалуется, и никакой совет ему на самом деле не нужен? Ладно, скажу, там пусть сам решает.
— Иглы, — говорю я.
— Что — иглы? — не понимает он.
— Иглы на карнизах. Тонкие проволочные иглы. Ни одна птица на такой карниз не сядет. А если сядет, останется там навсегда.
Он смотрит на меня так, будто увидел впервые.
— Слушай, парень, ты вообще кто? Я молодых-то на своем веку навидался. Но чтоб вот догадаться птицам иглы подставлять — это просто впервые такое. Хоть один Божий храм есть у тебя? Как тебя звать-то?
Я жмурюсь от солнечного света и думаю, что я здесь только гость, а он имеет полное право кормить своих крыс и запирать воду. Лет через триста он и без меня сообразит, что к чему, а сейчас я вряд ли смогу ему объяснить. Вода — моя кровь и плоть. А когда крысы принесли мне последнюю эпидемию чумы, его еще на свете не было.
— Веццо, — отвечаю я, глядя на солнце. — Веццо-Высокая Вода.

Макс Фрай, "Праздничная книга. Январь-июль"
Антология, 2009 год

@темы: Книги, которые читаю, Попытки поделиться чувством, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Каким-то боком ко мне это тоже относится

---

— Представьте, вы пришли на работу и увидели, как ваш коллега пинает стол. Вы думаете: «Какой же у него скверный характер». В это время ваш коллега думает о том, как по дороге на работу его кто-то толкнул, а потом накричал на него. «Любой на моём месте тоже бы разозлился», — думает он. Мы не можем залезть людям в головы и узнать, почему они ведут себя тем или иным образом, вместо этого мы склонны объяснять поведение людей особенностями их характеров, своё же собственное поведение мы чаще объясняем наоборот — внешними обстоятельствами. Таким образом, фундаментальная ошибка атрибуции — это склонность человека объяснять поступки и поведение других людей их личностными особенностями, а не внешними факторами и ситуацией.
/с/

@темы: Книги, которые читаю, Бред с чужими героями, Умные вещи, сказанные не мной

---

Про Йоль, украшения и традиции)

Я вообще люблю праздники, любые, а уж такие уютные и волшебные – особенно.
А Йоль - он такой... семейный, дружный, домашний, родной. Невероятно теплый и сказочный.
Это праздник, когда все вокруг наполнено ожиданием чуда, когда все учатся мечтать и строят планы когда можно безнаказанно завалить любимых людей подарками))).
Это праздник, который напоминает о том, что даже самое темное время когда-нибудь закончится, а пока очень важно поддерживать друг друга, приумножая тепло и свет.
О моей любви к Йолю говорить можно бесконечно))
Я начинаю к нему готовиться сильно заранее, а украшение дома - одно из любимых моих занятий.

Чуть-чуть про символизм в украшении дома к Йолю.

Что украшать: окна, входную дверь в квартиру и в комнату, где будет праздник, ёлку или композицию из еловых лап, пространство над постелью, немножко – кухню.

Начнем с окон.
Самое простое и элегантное решение – украсить окна звездами. Можно даже одной, большой и красивой, из еловых веток, мишуры или бумаги. Или из сверкающей огоньками гирлянды. Для чего?
Считается, что это поможет вам в грядущем году, вплоть до следующего Йоля, хотя бы примерно попадать туда, куда хотите в то время, какое вы для этого наметили.
А вот если украсить окно большим (самым-самым большим из тех, что есть дома) золотым шаром, то ваша одежда и обувь будут меньше подводить вас в сложную погоду и выглядеть в новом году вы будете блестяще)
Гирлянда из шишек и орешков (можно добавить туда же и коричные звезды – для аромата) послужит отличной приманкой для изобилия и богатства в новом году.

В украшении дома у вас два ограничения: количество пространства и чувство меры. Все остальное – по желанию, во имя фантазии и творчества)

Выбирая и продумывая что, как и чем украсить ориентируйтесь на символизм украшений:

Для денег - шишки, кукуруза, елочные орехи (игрушечные или настоящие).
Для сладкой жизни - сосульки разной формы, леденцы, конфеты.
Для радости и хорошего настроения - фонарики, свечки, огоньки ( опять же: как обычные (которые можно зажечь), так и игрушечные).
Для дома (уют, ремонт, новоселье) - игрушка-домик.
Для удачных путешествий - транспорт: трамвай или вагончик, автомобиль, самолет, кораблик.
Для общего достатка - мишура, шары и банты золотого и красного цвета, «рог изобилия».
Для благополучия - то же самое, но зеленое.
Для власти - фиолетовое и пурпурное (темно-красное, бордовое)
Для успеха в учебе и работе с информацией - синее.
Для успехов в сочинительской и творческой деятельности - голубое, сиреневое, бирюзовое.
Для любви - оранжевый и розовый.
Для неожиданных бонусов от жизни - игрушки в форме конфеты (не пустые обертки!).
Слава и всякий почет - барабанчики и разные персонажи с музыкальными инструментами (от ангелов до солдат и мышей). От внешнего вида музыканта зависит качество того признания, которое вы получите, так что смотрите внимательно.
Для здоровья - игрушка-месяц (с бородкой и в колпаке).
Для склонных простывать - ёлочная игрушка-снеговик или ребёнок в зимней одежде.
Для страдающих мигренями или склонных к дурному настроению и беспричинной грусти подойдет птица (только осторожнее с аистом, а то мало ли), а для хороших снов – бабочка.

И главное: игрушки в форме животных и живых существ задают представление об окружении. И оно сбывается.
Чем больше игрушка похожа на персонажа, с которым вы хотите иметь хорошие отношения в наступающем году, тем больше шансов на успех. Но дублировать такие игрушки-персонификаторы не стоит. А то могут случиться два похожих персонажа и две похожих ситуации в отношениях.

Так же символы можно разделить на мужские и женские.
Женское: виноградная гроздь, гранат, яблоко, сосновая шишка (лучше раскрытая), украшения в виде кистей и бахромы.
Мужское: еловая шишка, орех, желудь, звезды, украшения в форме банта, розетки (ордены).

Кухня не требует особых изысков, главными ее украшениями должны быть чистота и приятные запахи: выпечки, корицы, ванили – того, что ассоциируется с радостью, уютом и теплом.
Для декорирования достаточно цветной мишуры над очагом и связок сушёных овощей, лука или колосьев - и вам весь год ничего не придется одалживать у соседей в процессе готовки.
Кстати, красивые и легкие искусственные гирлянды из различных овощей и фруктов сейчас тоже можно купить в различных магазинах – они вполне заменят настоящие, которые, все же, лучше использовать по назначению)
Новые прихватки, полотенце, яркий фартук или варежка-поварешка тоже послужат приятным украшением.
Нежелательно использовать в украшении кухни синюю гамму – все же, это место Очага, а, значит, Огня.

Исходный ритуал украшения дома, оказывается, выглядел так: фигурки - символы желаемых благ, резались из дерева, вырезались из картона и раскрашивались, или плелись из ниток - и вешались на окно "лицом" (лицевой, цветной или резной, стороной) в дом.
Считалось, что если утром нового года фигурка окажется повернута "лицом" к окну - желание сбудется.

И немного о традиционных украшениях.

Йольский венок

Йольский венок - это одна из традиций Йоля, которую позже переняло даже христианство: венок из ветвей вечнозеленых деревьев, который вешается на дверь или на видное место в доме. Такой венок олицетворяет колесо года, переход от одного этапа к другому, а также непрерывность жизни как таковой.

Сейчас традиция «рождественских» венков добралась до России, их продают в различных магазинах интерьерных украшений, супермаркетах. Не всегда качественные, но они есть почти везде. И даже такой «вариант для ленивых» может стать хорошим оберегом, но все же лучше создавать венок самостоятельно.
У материалов, традиционно используемых для йольского венка, есть определенный символизм:
ветви сосны, можжевельника или ели (словом, любого вечнозеленого дерева) олицетворяют вечную жизнь, вечность в принципе, изгнание зла.
падуб - вечную жизнь, защиту от зла.
плющ - бессмертие.
омела - фертильность, исцеление, защиту.
шишки - выносливость и стойкость.

Для работы вам понадобятся:
- ивовые ветки/проволока/флористическая каркасная основа
- нитки/невидимки/леска (очень удобно использовать мононить для «невидимости», хотя шерстяные красные нитки тоже смотрятся очень интересно)
- ножницы
- ленты
- ветви можжевельника, сосны, елки или чего угодно, главное, чтобы вечнозеленого
- то, чем вы будете украшать венок

Для начала собираем основу из того материала, который вы выбрали. Изначально она плелась из ивовых ветвей, после чего в нее вплетались листья, ленты и все, что душе угодно, но сейчас вариантов намного больше: можно найти у флористов в салонах цветов проволочные круговые каркасы, взять два ивовых прута, собрать их в круг и сверху начать наплетать гибкие молодые еловые ветки или собрать круг из проволоки и начать вплетать "зелень" на него.
Когда основа венка готова украшаем его так, как диктует нам наша фантазия, прикрепляя на нее все, что хочется: ветки, листья, ягоды и шишки, звезды из фольги или апельсиновых корок, коричные палочки и т.д. И, несомненно, важнейшая часть процесса – ваши цели и мысли.

Ведьмины Шарики.

Ведьмины шарики – один из старейших ведовских инструментов, постепенно превратившийся в популярное новогоднее украшение. И все же, все же шарики ведьм остаются рабочим инструментом даже у людей, далеких от колдовства и магии.
Кто из нас, перебирая перед новогодними праздниками елочные украшения, не любовался игрой света на блестящих боках елочных шаров и не мечтал о чем-то своем, волшебном, а после – вешал это шарик на елку? У каждого из вас, несомненно, есть особенный, любимый елочный шар, которому на елке отводится почетное место и который вешается туда с особым настроением. Чем не ритуал по «зарядке» ведьминого шарика?

Шарики ведьмы изначально различались по форме, предназначению и «наполнению», чаще всего они представляли собой зеленые и голубые стеклянные сферы, полые внутри и выдувались строго на заказ. Сейчас, конечно, мы можем просто подобрать стеклянные шары на свой вкус, ориентируясь на множество параметров – цвет, размер, назначение и предполагаемое использование.

Цвет шарика подбирается соответственно цели, аналогично выбору цвета свечи:
Белый- очищение, здоровье, духовность, честность, божественная сила, мир и покой.
Красный - для привлечения любви и страсти, для восстановления здоровья и физической силы, может быть использован для придания силы для движения к цели, например, для карьерного роста. Также красный символизирует успех, славу (в сочетании с золотым)
Розовый - женственность, привлекательность, романтические отношения, дружба. Нежная и чистая любовь.
Оранжевый - контроль над ситуацией или её изменение. Сила, привлекательность, власть.
Жёлтый- творческий потенциал и воображение. Жизненная энергия и деятельность. Радость и привлекательность. Придаёт силу уму, ускоряет обучение и улучшает память.
Коричневый - помощь в судебных делах в поиске пропавших вещей.
Светло-коричневый (и золотой) - применяется в денежных ритуалах, привлечение прибыли, выигрыша.
Зелёный - удача в бизнесе, хорошая работа, хороший урожай. Так же гармония, омоложение, исцеление.
Голубой - духовность, медитация, молитва. Мир, защита и спокойствие в доме.
Синий - получение мудрости и защиты. Духовный потенциал и вдохновение. Мир и гармония в доме, терпимость и спокойствие.
Фиолетовы,й, пурпурный - помощь в ясновидении и прорицании.

Шарики освящают огнём и воздухом, помещая в дым благовоний. Для посвящения шарика подберите свечу соответствующего цвета и ладан (или палочки-благовония) с необходимыми свойствами.
Если вы колдуете на определённого человека, то в процессе посвящения можно держать перед мысленным взором его образ в том состоянии, которое вы и хотите наколдовать: при целительстве, например, вы увидите выздоровление больного и т.д.
Образ нужно сконденсировать в энергетический шарик, характерно окрашенный, сфера должна получиться густого, яркого насыщенного цвета и при этом сиять. Шарик висит «на пальцах» правой руки ведьмы, не касаясь их. После чего этот сгусток энергии соскальзывает с пальцев в ваш ведьмин шарик.
Современный вариант изготовления ведьминых шариков подразумевает заполнение самого шара чем-то символическим: звездочками из фольги для шара на успех, монетками или купюрами - для заклинания на богатство и так далее.

После ритуала оставьте шарик на алтаре (или повесьте на праздничную елку, если дело на Йоль), пока ваше желание не исполнится.
Можно зарядить шарик (или даже не один) на общее и постоянное процветание, тогда ничего с ним делать не нужно, просто время от времени, брать его в руки, поддерживать вашу с ним связь, ещё раз мечтать о том, чего вы хотите достичь.

А еще – можно зарядить шарик для кого-то. Например – на здоровье, изобилие, благополучие для друзей и родных, на исцеление или на исполнение заветного желания)

Коричные звездочки для украшения.

Они не съедобны (!), но пахнут потрясающе, а готовятся еще проще.

Нам понадобятся:
- 1 чашка яблочного пюре
- 1 и 1/4 чашка молотой корицы

1. Разогрейте духовку до 90 градусов
2. Смешайте пюре и корицу, стараясь получить "тесто", которое можно сформировать в шар и которое при этом не чрезмерно липкое. Можно добавить муки (совсем чуть-чуть!), молотого душистого перца или измельченной цедры, чтобы разнообразить аромат.
3. Посыпьте рабочую поверхность корицей (как вы делаете это с мукой), выложите тесто, сыпаните на него еще немного корицы, чтобы не сильно липло и раскатайте скалкой до примерно пяти - шести миллиметров.
4. Вырежьте из теста звездочки или что еще вам придет в голову. После этого выложите их на противень, застеленный бумагой для выпечки (убедитесь, что фигурки не касаются друг друга), коктейльной трубочкой или другим подручным средством сделайте дырочки для будущих ниточек для крепления и уберите в духовку на полтора - два часа.

Источники

www. completelydelicious. com/2012/11/homemade-cinnamon-ornaments.html
soit.ru/
vk.com/vedma.lesa
www.wedma.fantasy-online.ru/

@темы: Я не волшебник, я только учусь!, Викка, язычество, Даты, известные и не очень, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Магия, Красиво

---

Йольский кот

Многие успели погадать себе и "Встретили" йольского кота. Ну и вот - пояснялочка о том, что это за зверь и с чем его едят)

Йольский Кот (исл. Jólakötturinn) — исландский мифологический персонаж, чудовищный чёрный кот величиной с быка, живущий в горах Исландии.

Согласно фольклорным данным, Йольский Кот живёт в одной пещере с великаншей-людоедкой Грилой, похитительницей непослушных и капризных детей, с её мужем Леппалуди (Leppalúði), лентяем и вечным лежебокой, и их сыновьями Йоласвейнарами (исландскими Дед Морозами).
Впервые имя «Грила» упоминает Снорри Стурлусон в «Списке имён» «Младшей Эдды» среди имён тролльш (tröllkonur) в XIII веке. Однако grýla не только имя, но и нарицательное обозначение любой тролльши или великанши вообще, также этим словом могли назвать и ведьму. В исландском языке есть выражение gera sér grýlur út, означающее «беспокоиться», «видеть все в мрачном свете», буквально — «создавать себе грилу снаружи». У нас сказали бы — «видеть буку под кроватью».
Помимо «Эдды» Грила упоминается в двух исландских сагах, так же записанных в XIII веке — «Саге об исландцах» и «Саге о Сверрире»

Итак, высоко, высоко в горах, в пещере, занесенной снегом, живет старуха Грила, мать Йольских парней, которые в праздник ходят по Исландии и в башмаки послушным детям кладут подарки, а хулиганам - кусок угля или картофелину.
У Грилы есть еще и муж, которого зовут Леппалуди, и он настолько ленив, что все время лежит, а его старуха вынуждена сама заботиться о себе и семействе, добывая что-нибудь поесть. Именно поэтому ее обычно видят с большим мешком, куда она до кучи кладет непослушных детей, чтобы принести их семейству на ужин.
Но самый знаменитый житель пещеры все же не Грила и даже не ее сыновья, а Йольский кот.
Он размером с теленка, он черен, как ночь, его белоснежные зубы и длинные когти остры, как ножи, и глаза его горят желтым в самой темной тьме.
Накануне Йоля он спускается побродить среди людей, и тот, кто не успел обзавестись новой шерстяной одежкой до праздника, попадает коту на зуб.
Впрочем, сейчас говорят, что Jólakötturinn съедает только праздничное угощение (зато целиком), возможно его хозяйка - огромная тролльша Грила (Grýla) стала лучше его кормить.
Верование про шерстяные обновки имеет под собой исторические корни: в Исландии брили овец, и до зимы шерсть надо было обработать. Так что на деле Йольский кот проверял, кто из работников ленив, а кто хорошо трудится. Работа завершалась как раз к зиме, когда в Исландии проходили торги. Из сукна домашней выделки также делалась зимняя одежда для нуждающихся в ней домашних, особенно для подросших детей, и, согласно обычаю, для каждого члена семьи изготавливались небольшие вязаные вещи — носки и варежки. Таким образом, тот, кто усердно трудился до Святок, получал обновку, а ленивые, не успев к торгам, оказывались в невыгодном положении.

Источники

www.diary.ru/~asatru/p170410353.htm
en.wikipedia.org/wiki/Yule_Cat
vk.com/vedma.lesa

@темы: Я не волшебник, я только учусь!, Умные вещи, сказанные не мной, Кошковасия, Викка, язычество, Даты, известные и не очень, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Говорят и показывают наливное яблочко и серебряное блюдечко, Магия

---

05.02.2010 в 04:50

Пишет  Графит:

04.02.2010 в 09:38

Пишет  ~Janosh~:

Вот кстати, я тут задумался о том, к чему приводит неумение адекватно строить логические цепочки.
Я довольно часто сталкиваюсь в трансгендерной среде с выраженным негативом в адрес "девочек слешеров".
Больше того, многие трансгендеры, даже если это транс-геи которым слеш очень даже в жилу, боятся засветиться в этой среде, потому что думают, что их неминуемо приплюсуют именно что к "девочкам-слешерам" так как уже создан негативный прецедент. Раз любит слеш и говорит о себе в мужском роде - девочка, при чем во всех смыслах.
И трансгендеры этих самых девочек-слешеров (это устойчивое выражение) которые говорят о себе в мужском лице не потому, что трансгендеры, а потому, что они в это играют, за частую презирают и даже ненавидят. Дескать они дискредитируют трансгендеров, и теперь всем приходится на каждом шагу, если что, объяснять что и к чему.
Но, позвольте, разве пресловутые "деовчки-слешеры" виноваты в том, что существует публика, которая ТРЕБУЕТ чтоб ей объясняли по какому праву, и на каком основании человек говорит о себе в том или ином роде? Или вообще, считает себя в праве произвольно выбирать, как обращаться к человеку, вне зависимости от позиции самого человека?
Да, интернет место такое, что хрен различишь, кто в "это" просто играет, а кто так живет full-time, и для кого это единственная и адекватная норма, и кому пришлось столкнуться с серьезными проблемами в этой области.
Но "девочки-слешеры" как некая абстрактная единица совершенно не виноваты в том, что в нашем социуме не принято уважать право другого человека на что угодно, я уж молчу про самоидентификацию, а принято использовать ярлыки, штампы, и всех сгонять под одну гребенку.

Так же как гомосексуалы и лесбиянки и трансгендеры, и "пропаганда гомосексуализма" абсолютно не виноваты в демографическом спаде в Европе и России в частности... потому что если-б можно было спокойно и с уверенностью в будущем рожать детей, их бы с радостью рожали все те миллиарды людей гендерно и сексуально ориентированных "правильно", безо всякой оглядки на "меньшинства".

Или вот, мнение что "гей и лесби пары не должны усыновлять детей, потому что их дети будут несчастны"...и когда спрашиваешь, почему несчастны...ответ "потому что их будут травить в школе....и вообще...". Т.е. в том что травить будут дети гетеросексуалов виноваты (и расплачивются за это) все равно геи...и.т.д.

И эту тему поломанных логических цепочек можно развить и дальше. Она постоянно прослеживается в "выборе крайнего".

Я лично для себя решил, что я не ставлю людям диагнозы и не лезу в штаны. Мне по фиг по какой причине человек говорит о себе так или иначе, потому, что играет, или потому, что для него это единственная комфортная норма.
Это не мое дело. И не мне его судить.


Поясняя предыдущий перепост - когда-то я тоже сердился на "играющих девочек". Типа, ну она же девочка, по всему видно, так какого же лешего она называет себя в мужеском роде? Вот я, да, крутой транс, у меня все серьезно и даже где-то трррагично, я даже к врачам ходил, а тут какие-то поигрушечки) Дискредитация и компрометация, нас, шоколадных, в чистом виде!
А сейчас вот повзрослел и понял одну крупную штуку. На самом деле лишь одна вещь на этом свете имеет хоть какое-то значение. А именно - СВОБОДА ВЫБОРА. Выбора чего угодно - даже того. что вроде как странно и не принято выбирать - родителей, имя с фамилией, Родину, пол, видовую принадлежность в конце концов...
Каждый выбор имеет несколько стадий. Условно - стадию осознания самой возможности выбора, стадию поиска среди вариантов, сам выбор и его проверку (классификация - сугубое мое ИМХО). Так вот, те самые пресловутые "заигравшиеся девочки" могут как просто играть, так и находиться на любой из стадий выбора. И то, что они слишком девочки, может значить все что угодно - от того. что они выбрали неправильно, до того, что они пока просто примеряют на себя варианты и опьянены открывшейся свободой.
Но ни в каком из случаев, блин, не имеет смысла брать дубину и бить по голове. Ибо прерывать процесс в любой его точке опасно. Последствия могут быть любые - от развития комплекса ребенка, которому дали по рукам, и он теперь сидит под плинтусом и дрожит, готовый делать все, что скажет "Большой Дядя" - до закрепления неправильного выбора - просто из чувства противоречия, как реакции на агрессию ("хоть лопните, а я Феанор!!!"). И кому, это. собственно, надо? Не лучше ли просто дать играющему наиграться и перейти к другим играм, а выбирающему - спокойно найти себя? Без тычков, насмешек и качания прав. Потому что на самом деле то, что Маша называет себя Сашей, Саша Машей. а Женя с Пашей - Феанором и Галадриэлью, никого ни за какие места РЕАЛЬНО не трогает. А если трогает, то это все у вас в голове, товарищи.

@темы: Умные вещи, сказанные не мной, Попытки поделиться чувством, То, чем я увлекаюсь и интересуюсь, Я считаю так, Каким-то боком ко мне это тоже относится, Мысли вслух

---

У меня зима наступила на четыре дня раньше календарной)
Как всегда - час мучала фотошоп, а потом за пять минут сделала дизайн в абсолютно другом стиле.

А мне нравится то, что получилось)

*делится со всеми частичкой зимнего уюта и йольского волшебства*

@темы: Тем, кто меня читает, Даты, известные и не очень, Чуть-чуть про меня, Красиво

---

- А знаешь ведь, что случается с теми, кто лезет на небо из одного только упрямства?
- Они утрачивают язык и перестают понимать кого-либо, кроме себя, - отвечаю я.

"День города", Александр Шуйский

@темы: Книги, которые читаю, Умные вещи, сказанные не мной, В трех словах

---

Отца Тео выписали из больницы. Прислал мне видео на мобильный: выглядеть так элегантно хромая с тростью – это нужно уметь. У них это семейное Д-драйзеры) Но я рада.
Мачеху (не уверена в правильности определения, вторая жена отца) Тео выпишут через неделю: вчера у Тео родился сводный братик, да. Назвали его Александром, хотя София и Сергей Юрьевич планировали назвать его Артемисом.
Мама Тео и ее второй муж собираются уехать в отпуск через несколько дней после того, как встретят Софию после выписки.
Жизнь продолжается.

@темы: Попытки поделиться чувством, Чуть-чуть про меня, В трех словах, Про дорогих, Эмоции не подконтрольные и самовозникающие, Мысли вслух